Понятие жертвы преступления (Туляков ВА)

В современной юридической и социологической литературе достаточно долгое время шли дебаты об определении понятия жертвы преступления.

Ряд авторов, основываясь на положениях действующего уголовно-процессуального законодательства и материального права, утверждал, что жертвой преступления может быть только физическое лицо, которым преступлением причинен моральный, физический или имущественный вред (т.н. узкое, операциональное определение жертвы)[1].

Например, канадская ученая М. Бариль определяетжертву как лицо (или группу лиц), перенесшее непосредственно посягательство на свои основные права со стороны другого лица (или группы лиц), действующего сознательно[2].

Поляк Ежи Бафия рассматривает виктимологию как«часть криминологии, занимающуюся участием физического лица-жертвы в формировании криминогенной ситуации преступности»[3].

В одной из последних работ, выполненных по виктимологической проблематике в Украине, О.Н. Мойсюк определяетжертву преступления как человека, которому в результате субъективного желания преступника или из объективно складывающихся обстоятельств причиняется физический, моральный или имущественный ущерб[4].

Другие, принимая во внимание комплексность и междисциплинарность виктимологических исследований, инструментальность и операциональность понимания жертвы в виктимологической теории, определялижертву как любого человека или социальную общность, которой преступлением был причинен вред (т.н. широкое, общетеоретическое определение жертвы)[5].

Так, Эмилио Виано определяетжертву преступления как любое лицо (социальную группу, институт, общность), которому причинен вред или повреждения другим лицом, которое ощущает себя потерпевшим, сообщает об этом публично, нормативно верифицировано как потерпевший и, следовательно, имеет право на получение помощи от государственных, общественных или частных служб[6].

Подобное понимание жертвы преступления обосновывается следующими соображениями.

Во-первых, в Декларации основных принципов правосудия для жертв преступления и злоупотребления властью под термином «жертвы» понимаются лица,«которым индивидуально или коллективно был причинен вред, включая телесные повреждения или моральный ущерб или существенное ущемление их основных прав в результате действия или бездействия, нарушающего действующие национальные уголовные законы государств-членов, включая законы, запрещающие преступное злоупотребление властью… Термин «жертва» в соответствующих случаях включает близких родственников или иждивенцев непосредственной жертвы, а также лиц, которым был причинен ущерб при попытке оказать помощь жертвам, находящимся в бедственном положении, или предотвратить виктимизацию[7].

Во-вторых, основной аргумент противников концепции широкого понимания жертвы преступления об отсутствии использования понятия «потерпевший» в отношении юридических лиц или иных социальных общностей в действующем материальном и процессуальном праве ныне снят благодаря вводимым законодателями новеллам.

Так, в соответствии с Законом Украины «О внесении изменений и дополнений в Уголовный и Уголовно-процессуальный кодексы Украины» от 20 ноября 1996 года УК Украины был дополнен ст. 198-2, в соответствии с которой уголовной ответственности подлежат преступники, понуждающие потерпевшего к выполнению или невыполнению гражданско-правовых обязательств под угрозой насилия при отсутствии признаков вымогательства.

Согласно диспозиции ст. 198-2 УК Украины, потерпевшим от преступления признается любой субъект гражданско-правовых обязательств[8]. Учитывая, что субъектами установления, изменения или прекращения гражданских прав и обязанностей являются не только граждане, но и юридические лица[9], думается, нет резона говорить о невозможности признания юридического лица (иной социальной общности в случае совершения преступления геноцида или иных злоупотреблений властью против отдельных социальных, этнических групп и меньшинств) потерпевшим от преступления[10].

По указанному пути идет современная процессуальная наука[11]. Возможно, именно поэтому определение потерпевшего от преступления, предложенное в подготовленном рабочей группой Кабинета Министров Украины проекте Уголовно-процессуального кодекса Украины, включает в себя и юридических лиц, которым преступлением причинен имущественный или моральный ущерб[12].

Как показывает развитие теории права, юридическое лицо, его активность могут быть оценены и проанализированы в бихевиоральном смысле. Фактически юридическое лицо — объективная, самостоятельная социально-правовая форма, имеющая свою «волю» и ведущая себя соответствующим образом, с точки зрения своих личных предпринимательских самостоятельных интересов и корпоративных ценностей. Естественно, что посягательства на юридических лиц как корпоративных целостностей имеют свои особенности.

Подобные особенности имеют и посягательства на отдельные социальные группы и общности, в особенности в случаях злоупотребления властью. Вместе с тем особый социально-ролевой статус потерпевших от значительного количества преступлений в сфере экономики, преступлений международного характера связан именно с корпоративностью таких потерпевших, несводимых только и исключительно к отдельным физическим лицам.

«Учреждения, корпорации, коммерческие предприятия и группы людей могут быть также виктимизированы и законно приобрести статус жертвы», — писал в одной из своих последних работ Э. Виано[13].

Наконец,в-третьих, включение социальных общностей и организаций в понятие жертвы преступления детерминировано комплексным характером виктимологических исследований, оперирующих понятием жертвы как основным инструментом в познании закономерностей взаимодействия преступности и виктимности[14].

Структурно определение жертвы преступления состоит из следующих элементов:объекта,объективно и субъективно связанного с ним источника причиненного вредаисамого вреда.

Ранее было выяснено, что жертвой преступления могут выступать как физические, так и юридические лица (социальные общности),которым непосредственно был причинен ущерб преступлением, девианты в преступлениях без жертв (первичная жертва), а также члены семьи, близкие лица, родственники, иждивенцы первичных жертв (рикошетные жертвы)[15].

Представляется не только ненаучным, но и попросту безнравственным, исключать рикошетных жертв и субъектов преступлений без жертв из совокупности объектов, охватываемых понятием «жертва преступления» по тем основаниям, что первые только опосредованно связаны с преступлением, а вторые, мол, сами своим поведением создали неблагоприятные последствия, приведшие к криминальному результату (например, преступления, связанные с немедицинским употреблением наркотиков).

Рикошетные жертвы испытывают такие же страдания и проявляют такие же симптомы психологических затруднений, как и первичные жертвы. Члены семей жертв убийств, партнеры и супруги изнасилованных женщин, родители ограбленных подростков, родственники потерпевших от краж и иных преступлений описывают сходные психологические симптомы от непрямой виктимизации так же, как и прямые жертвы.

Возможно, это связано с эмоциональными и поведенческими реакциями на причинение вреда субъекту, к которому привязана рикошетная жертва, возможно, — с обычными человеческими представлениями о безопасности и справедливости окружающего мира, нарушаемыми преступлением, возможно, — с ощущением страха и незащищенности, не покидающим нас с момента столкновения с неизвестным, возможно, — с викарным подкреплением, возникающим при обучении типичным выходам из стрессовой ситуации, принятым в той или иной культуре. Психологи до сих пор еще спорят об этом[16].

Однако посттравматический стресс, гнев, униженность, страх и депрессия являются спутниками виктимизации рикошетных жертв точно так же, как и прямых жертв. И не помнить об этом, декларируя принципы защиты гражданских прав и свобод в государстве, нельзя.

Субъекты преступлений без жертв[17], причиняя вред общесоциальным ценностям как охраняемому уголовным законом благу, одновременно причиняют вред и себе, травмируя свое психическое здоровье[18].

Таким образом, с криминологической точки зрения в круг лиц, относимых к жертвам преступлений, следовало бы также включить не только субъектов, которым был непосредственно причинен ущерб преступлением, но и тех, чье законное благо было поставлено преступлением (или покушением на него) под угрозу[19].

Вообще, согласно данным ученых криминалистов, число предусмотренных уголовным законом преступлений, причиняющих ущерб психической неприкосновенности личности, составляет около 70 %[20]. Известно, что психологические последствия преступления могут носить непосредственный, краткосрочный и долгосрочный характер.

Непосредственные реакции жертвы на совершенное в отношении нее преступление выражаются в шоке, отрицании, гневе, озлоблении, депрессии и ощущениях незащищенности, изолированности, никому ненужности (т.н. синдром посттравматического стресса). Эти симптомы обычно длятся от нескольких часов до нескольких суток. В течение нескольких недель после пребывания жертвой потерпевшие указывают на изменения сознания, фобии, боли, переполненность негативными эмоциями.

Жертвы зачастую указывают на переполненность чувством вины, потерю самоуважения, снижение самооценки, беспомощность, депрессию. Они также могут испытывать вновь ощущение участия в преступлении в форме кошмаров или маний. В течение этого периода жертвы описывают возникающие у них страхи одиночества, боязнь быть похищенным, а также ощущение того, что преступление в отношении них вновь совершится.

Несмотря на то, что большинство из этих симптомов исчезает с течением времени, многие жертвы свидетельствуют о наличии у них долгосрочных психологических реакций на преступление: заниженной самооценки, депрессии, тревожности, трудностей в интимных отношениях[21].

Аналогичным образом и имеющая сложные био-психо-социодуховные предпосылки болезненная зависимость наркоманов от психостимуляторов реализуется у них в идентичных для большинства потерпевших от иных преступлений психических переживаниях, эмоционально волевых расстройствах, психических болезнях, фобиях.

По данным немецких виктимологов, у лиц, ставших жертвами ограблений или краж со взломом, наблюдаются такие симптомы: нервозность — 86 % и 81 %; истерический плач — 78 % и 60 %; страх — 75 % и 70 %; шок — 50 % и 38 %; нарушения памяти — 20 % и 5 %; гнев — 38 % и 42 %[22].

Сходные психологические реакции наблюдаются и у рикошетных жертв. Так, телефонный опрос 12500 респондентов жителей США показал, что 2,8 % выборки были членами семьи жертв убийства, 3,7 % были отдаленными родственниками убитых, а 2,7 % — близкими друзьями убитых.

Таким образом, 9,3 % выборки составили лица, явившиеся рикошетными жертвами умышленных убийств. Анализ психологических реакций этих рикошетных жертв показал, что 23,4 % из них испытывали полноценный синдром посттравматического стресса, около 40 % соответствовали показателям синдрома посттравматического стресса хотя бы по одному диагностическому критерию[23].

С точки зрения криминальной виктимологиижертвой преступления признается только лицо, пострадавшее от запрещенного национальным уголовным законом деяния (действия или бездействия).

«Связанность» понятия жертвы преступления формальными рамками уголовно-правовых явлений четче ограничивает предмет криминальной виктимологии. Это позволяет проникнуть в сущность проблемы жертв преступлений, сочетая анализ многоаспектных поведенческих, психологических и соционормативных проявлений человеческой активности с комплексной, междисциплинарной оценкой феномена жертвы преступления.

В свое время в криминологической литературе появлялись предложения расширить предмет изучения криминальной виктимологии всеми типами жертв социально опасных проявлений.

Так, Матти Йотсен, анализируя в своих ранних работах феномен изменчивости преступности и его связи с жертвами преступлений, предлагал вслед за группой разработчиков первого варианта Декларации основных принципов правосудия для жертв преступлений и злоупотреблений властью включить в понимание жертвы как жертв традиционных (конвенциональных) преступлений, так и жертв т.н. «неконвенциональных» преступлений (злоупотреблений властью, нарушений трудового законодательства и прочих, тесно связанных с преступностью, но некриминализированных проявлений отклоняющегося поведения)[24].

Не отрицая теснейших взаимосвязей между различными типами виктимизации и виктимности, предполагающими их комплексный, системный анализ, подчеркнем все же, что углубленное изучение отдельных элементов предмета виктимологических теорий среднего уровня содействует познанию глубинных закономерностей виктимологии в целом.

Именно поэтому впоследствии в Декларации основных принципов правосудия появилось специальное определениежертв злоупотребления властью как лиц, «которым индивидуально или коллективно был причинен вред, включая телесные повреждения или моральный ущерб или существенное ущемление их основных прав в результате действия или бездействия, еще не представляющего собой нарушения национальных уголовных законов, но являющегося нарушением международно признанных норм, касающихся прав человека»[25].

Преступник, преступление и жертва связаны друг с другом сложной системой взаимоотношений.

С одной стороны, виктимизация жертвы может быть определена самим состоянием и/или отклоняющимся, провоцирующим поведением жертвы. В теории уголовного права справедливо отмечается, что обязательным структурным элементом любого общественного отношения является социальная связь, которая«справедливо рассматривается и как содержание самого отношения. Такой вывод обусловлен тем, что социальная связь является как бы зеркалом внутренней структуры общественного отношения, в ней отражаются его сущность и основные свойства»[26].

Анализ связей взаимодействия, контроля, отношений[27]между преступником и его жертвой помогает выяснить сущность и содержание отдельных элементов механизма преступного поведения, определить основные поведенческие характеристики виктимности.

«Жертву преступления следует рассматривать как фактор, генетически и динамически влияющий на преступность», — писал Ежи Бафия[28].

В настоящей части работы нет необходимости анализировать приводимые суждения относительно общей социолого-психологической характеристики взаимосвязей между преступником, преступлением и жертвой. Отметим, однако, что именно эти конститутивные черты социальных связей между преступником, преступлением и жертвой определяют особенности виктимологической профилактики преступлений.

С другой стороны, в формально-логическом определении понятия жертвы речь может (и должна) идти не столько об объективно-субъективной характеристике социальной связи, сколько освязи детерминации, когда носящее предметный характер преступление объективно предваряет процесс виктимизации жертвы либо сопутствует ему, а жертва, соответственно, осознает свой специфический социально-правовой статус, возникший в связи и по поводу совершения в отношении нее преступления.

«Виктимизация поражает сферу «самости» жертвы. Включенными здесь являются не столько индифферентные и тривиальные черты, сколько личный мир жертвы и иных лиц, тесным образом связанных с жертвой. Готовность преодолеть стереотипы, оценивая себя как жертву и признавая чью-то виктимизацию, важна по другому существенному основанию: она служит предпосылкой начала восстановительного процесса. Понимание растворяет шок и смятение и открывает путь для преодоления трудностей»[29].

Именно эти фиксированные и подлежащие формализации элементы подлежат отражению в определении жертвы преступления.

Взаимосвязь между преступлением и жертвой с неизбежностью приводит к определенным последствиям (причиняемому жертве и системе связанных с ней отношений вреду). В юридической литературе все виды преступного вреда, в зависимости от характера и механизма нарушения общественного отношения, подразделяются на несколько типов.

Так, вызываемые преступным действием изменения С.В. Землюковым подразделяются на четыре типа.

«Первый тип вредного изменения объекта посягательства характеризуется утратой материального или нематериального блага. Это вредное изменение возникает при совершении разрушающего действия. Второй тип вредного изменения состоит в определении вредного состояния, положения. Третий тип вредных изменений объекта посягательства состоит в осуществлении запрещенной законом деятельности, результатом которой является создание (производство) вредных для общества запрещенных продуктов. Четвертый тип вредного изменения состоит в недостижении (ненаступлении) общественно-полезного блага…»[30].

Соответственно, при преступном бездействии первый тип«состоит в том, что воздержание лица от совершения результативного общественно-полезного действия не приводит к появлению общественно-полезного результата, определенного обязанностью. Ненаступление общественно-необходимого блага как объекта соответствующего общественного отношения приводит к тому, что отношение теряет свою социальную значимость, прерывается. Второй тип вредных изменений происходит при воздержании субъекта отношения от совершения сохраняющих, подавляющих и пресекающих действий. Этим допускается возникновение вредных изменений либо продолжение их развития. Вследствие этого происходит утрата или повреждение общественно-полезного блага как объекта этого отношения»[31].

Указанные изменения могут быть связаны с причинением ущерба физическому здоровью жертвы, материальными потерями, с психическими травмами, с дезадаптацией и десоциализацией жертвы преступления.

Проблема причинения вреда физическому здоровью, телесной и психической неприкосновенности жертвы, анализ характеристик материального ущерба достаточно глубоко исследованы в теории уголовного права и криминологии[32].

Так, физический ущерб, помимо причинения вреда телесной неприкосновенности лица, подвергшегося криминальному нападению, может включать: увеличение адреналина в крови жертвы, повышение давления, судороги, слезливость, сухость во рту, переживание событий в замедленном темпе, ухудшение работы органов чувств, потерю аппетита, мускульного тонуса, насморк, снижение либидо:

Соответственно, типичный финансовый ущерб от преступления включает: восстановление поврежденной (украденной) собственности, установку средств безопасности, обращение к медицинским учреждениям, участие в деятельности системы уголовной юстиции, привлечение профессиональных консультантов (адвокатов, психологов, психоаналитиков), уменьшение количества продуктивного рабочего времени и связанное с этим сокращение заработка, расходы на похороны, проблемы с последующим трудоустройством у ролевых жертв[33].

В наиболее общем виде подвергались криминологическому анализу и такие моральные последствия преступления, как психические переживания, психологический стресс, посттравматические стрессовые расстройства (эмоционально-волевые расстройства: чувство утраты, беспомощности, безнадежности, чувство унижения, опущенности, ощущение неадекватности происшедшего потребностям и установкам потерпевшего), психические болезни и акцентуации.

Например, в психиатрии и теории обращения с жертвами преступлений является аксиомой тот факт, что любая жертва, как правило, страдает от посттравматического стрессового расстройства, основными симптомами которого являются[34]:
а) рекуррентное постоянное и беспокоящее переживание травмы через неприятные воспоминания, сны, навязчивые действия и чувства, как будто бы событие повторялось (перепроживание травм, иллюзии, галлюцинации, внезапные, яркие и реалистичные, вспышкообразные возвращения травмирующих переживаний);

б) постоянное избегание стимулов, которые напоминают о травме. Например, пациент избегает мысли и чувства, ассоциирующиеся с травмой, избегает ситуации и сферы деятельности, которые пробуждают травматические воспоминания;

в)психогенная амнезия;

г) снижение интереса к значимым видам деятельности (который присутствовал до того, как травма произошла). Например, пациенты проявляют уменьшенный интерес в значимых сферах жизнедеятельности; они могут чувствовать отчужденность (отстраненность) от других людей; набор их реакций может быть ограничен либо они могут чувствовать отсутствие будущего, снижение спектра эмоций;

д) постоянные симптомы повышенного возбуждения, которое включает в себя раздражительность и вспышки гнева, проблемы с концентрацией внимания, гиперактивность, неадекватное реагирование; они проявляют физиологическую реакцию на события или ситуации, которые отображают в символической форме или походят на травму;

е) расстройство вызывает значительный дисстресс или дезадаптацию в социальной, профессиональной и других важных областях жизнедеятельности;

ж) пациент должен был испытывать данную симптоматику не менее одного месяца, после чего можно диагностировать наличие у него посттравматического синдрома.

По данным американских психиатров, всего лишь 10 % жертв сексуального насилия не проявляют никакого нарушения своего поведения после совершения преступления. Поведение 55 % жертв умеренно изменено, и деятельность 35 % жертв сопровождается серьезной дезадаптацией.

Спустя несколько месяцев после нападения 45 % женщин каким-то образом способны адаптироваться к жизни; 55 % жертв испытывают длительные воздействия травмы.

Согласно данным немецких криминологов, «жертвы переживают три стадии травмирования:

реакция на происшедшее и ее развитие;
осознание понесенного ущерба;
поиск выхода.

Для первой стадии травмирования характерны шок, сомнения и т.п., для второй — страх огорчение, гнев. На третьей стадии жертва «вытесняет» нанесенный ей психический вред, направляя свою энергию на другие сферы деятельности»[35].

К сожалению, в отечественной литературе проблемы дезадаптированности жертвы преступления, которая не в состоянии ни с чем справиться после совершенного на нее нападения, привлекали несколько меньшее внимание.

Так, психологическая адаптация служит условием формирования побуждения к совершению значимых действий. В процессе адаптации человек формирует свой социальный статус, выражающийся в воплощенной в его деятельности системе отношений к определенным нормам и ценностям. Соответственно, поломка механизмов адаптации ведет к невыработанности необходимых для нормальной жизнедеятельности социальных качеств, к ухудшению взаимоотношений жертвы и общности, жертвы — с системой уголовной юстиции, к совершению неадекватных, дезадаптивных аморальных проступков[36].

В юридической и социологической литературе неоднократно отмечалось:«Чем дальше психологическая установка адресата норм и его мировоззрение от официально выраженных в законе позиций, тем ниже качество и объем правомерного поведения»[37].

Немудрено, что дезадаптивное отклоняющееся поведение является как предпосылкой и следствием виктимности, так и предтечей будущей криминальной активности индивида. В дальнейшем мы подробнее остановимся на месте и роли дезадаптации в генезисе виктимного поведения. Сейчас же отметим: приобретаемый опыт жертвы в социальных конфликтах ведет не только к рецидиву виктимности, но и к последующему преступному поведению. Не случайно в семьях несовершеннолетних, совершивших агрессивные преступления, наблюдается высокая доля родителей, грубо относившихся к своим детям: около 80 % правонарушителей выросли в семьях, где им не уделялось должного внимания[38], в 39 — 46 % случаев в подобных семьях отмечались неоднократные агрессивные конфликты, сопровождавшиеся ссорами, оскорблениями, избиениями, применением телесных наказаний к подросткам[39].

За исключением физического вреда, связанного с нарушением телесной неприкосновенности и причинением повреждений здоровью и безопасности человека, в наиболее общем виде остальные перечисленные виды негативных воздействий преступления на жертву могут быть охарактеризованы как материальный и нематериальный вред, причиняемый жертве преступления.

По мнению С.В. Землюкова,«материальный преступный вред — это изменение общественных отношений, регулирующих материально-предметную деятельность людей в сфере производства, распределения, потребления материальных благ, состоящее в уничтожении, повреждении, утрате материальных благ (ценностей) либо связанное с производством и распределением запрещенных вещей, предметов, веществ.

Нематериальный преступный вред — это изменение общественных отношений в политической, правовой и духовной сферах общества, связанное с уничтожением, ущемлением, ограничением нематериальных благ (ценностей) либо с производством и распространением антиобщественных идей, взглядов, форм морали»[40].

Указанные обстоятельства, как правило, изучаются при криминологическом исследовании «цены» преступности и ее составляющих.

Вместе с тем вред, причиняемый жертве преступлением, не ограничивается только прямым и непосредственным ущербом, наступившим в результате первичной виктимизации. Не меньшее значение имеют и последствия вторичной виктимизации, связанные с отношением к жертве преступления лиц из ближайшего социального окружения, органов социального контроля, врачей, адвокатов правонарушителей и т.п.[41].

Предубежденность значительного числа работников системы уголовной юстиции в виновности жертвы, оскорбительные, а порой и унизительные процедуры, которым подвергается жертва после обращения ее в органы уголовной юстиции, несбалансированность прав жертвы и обвиняемого в уголовном процессе, некорректное поведение медицинских работников, журналистов, отчуждение близких и родственников, винящих жертву в происшедшем, — вот далеко не полный перечень стрессовых факторов, способствующих усилению дезадаптации жертвы, ухудшению ее морального состояния, ее деградации.

Подытоживая изложенное, отметим, что анализ науковедческих, статусных, поведенческих, нормативно-правовых оснований и характеристик определения потерпевших от преступлений дает основание утверждать, чтожертвой преступления признается любое физическое лицо (социальная общность, организация), которому преступлением причинен физический, материальный или моральный ущерб.

См.: Красиков А.Н. Сущность и значение согласия потерпевшего в советском уголовном праве. — Саратов, 1976. — С. 40-42; Ривман Д.В. Виктимологические факторы и профилактика преступлений. — Л., 1975. — С. 8; Чечель Г.И. Жестокий способ совершения преступлений против личности. — С. 109-114.

См.: Baril M. La criminologie et la Justice a l’heure de la victime // Revue Internationale de criminologie et de Police technique. — 1981. — 4. — Р. 342. — Цит. по: Тюрин Д.П. Рассмотрение проблемы виктимологии по материалам исследований, проводимых в Канаде // Научная информация по вопросам борьбы с преступностью. — М., 1985. — 86. — С. 60.

Бафия Е. Проблемы криминологии: диалектика криминогенной ситуации. — М.: Юрид. лит., 1983. — С. 106.

См.: Мойсюк О.М. Вiктимологiчна профiлактика порушень безпеки дорожного руху (ст. 215 КК України): Автореф. дис. : канд. юрид. наук. — К., 1999. — С. 7.

См.: Курс советской криминологии. — Т.1. — С. 174.; Остроумов С.С., Франк Л.В. О виктимологии и виктимности // Сов. государство и право. — 1976. — 4. — С. 76; Дагель П.С. Потерпевший в советском уголовном праве. — Владивосток, 1974. — С. 20. Близка к указанной и позиция М.С. Строговича, включавшего юридических лиц в состав потерпевших от преступлений. См.: Строгович М.С. Курс советского уголовного процесса. — М., 1968. — Т. 1. — С. 256.

См.: Viano E. Stereotyping and prejudice: crime victims and the criminal justice system // Scandinavian studies on crime and crime prevention. — 1996. — Vol 5. — 2. — Р. 182.

Декларация основных принципов правосудия для жертв преступлений и злоупотребления властью. — Ст.ст. 1, 2. — С. 4.

О внесении изменений и дополнений в Уголовный и Уголовно-процессуальный кодексы Украины: Закон Украины от 20 ноября 1996 г. 530/96 ВР.

См.: Гражданский кодекс Украины. — К.: Политиздат Украины, 1995. — Гл. 2, 3.

В настоящее время Австралийский институт криминологии и Межрегиональный институт социальной защиты провели международное исследование, касающееся основных характеристик виктимизации юридических лиц во всем мире. Проектом предусмотрено изучение виктимизации предпринимательства и в Украине в 2000 году.

См.: Михайленко А.Р. Расследование преступлений. Законность и обеспечение прав граждан. — К., 1999. — С. 121; Шаповалова Л. Пiдстави визнання юридичної особи потерпiлим у кримiнальному процесi // Право України. — 2000. — 1. — С. 95-96.

См.: Кримiнально-процесуальний кодекс України (проект за станом на 1999 рiк). — К.,1999. — Ст. 51. — С. 20.